— Наша 1-я школа — она и есть первая. У нас даже девиз такой: «Наша школа лучше всех». Завхоз Елена Владимировна проговаривает это, ковыляя к лестничной площадке, на стене которой свежими красками собственно и выведен девиз школы №1 Красногоровки, что под Донецком. Свет падает на стену через разбитое окно, из которого открывается целая панорама разбитых окон. Я встречаю Елену Владимировну, когда фотографирую одно из таких окон, закрытое советским плакатом-схемой по сборке и разборке ружья. Она просто выходит из здания школы, становится в дверях, опершись левым плечом о косяк, и с немой иронией наблюдает за моими манипуляциями. Позже вслед за ней выйдет сторож Сергей Александрович, молчаливый мужчина лет 50 с добрым лицом. Сложно поверить, что кому-то еще может быть дело до этих развалин. Бетонные плиты у школы разворочены тяжелой техникой. Крыша пробита в нескольких местах. Стекол нет совсем, осколки аккуратно сметены в огромную кучу налево от входа. Мусор в городе не вывозят, горки бытовых отходов у переполненных баков тоже в двух шагах от нас. Местные жители рассказывают, что раньше сжигали свой мусор на кострах, там же, где готовили себе еду. Газа, как и питьевой воды, тут давно нет. Осталось только электричество. Это микрорайон Солнечный, ему, как и соседнему Восточному, за период активных боевых действий досталось больше всех. В школе размещалась 28-я бригада ВСУ. Это ее техника искалечила плитку, ее же солдаты упражнялись в стрельбе в холле школы, изрешетив стену и боковые двери. — Я им говорила: что вы делаете, тут же украинские дети, — возмущается Елена Владимировна. — Они мне отвечали: «Вам все отремонтируют». — Мы все время ссорились. Они устраивали провокации. Палили с территории школы по позициям ополченцев. Один раз, второй, третий. Когда такое происходит, рано или поздно вам ответят. Те и отвечали. А мне тут пытались доказывать, что это другая сторона начала обстрел. Спорили со мной, пока не додумались спросить, в каком доме я живу. А дом-то у меня как раз перед школой. Когда это выяснили, спорить перестали… Оставшихся в городе учителей и учеников расформировали по уцелевшим школам. Солнечный теперь почти пуст. В пятиэтажном доме №7, что перед школой, заселены всего семь квартир. В местной достопримечательности, девятиэтажке с разрушенным верхним этажом, остался только один житель. Целых окон нигде не видно. Большинство завешаны клеенкой и какими-то лоскутами. Кое-где - ДСП. — Из горсовета привозили эти плиты, сбежались люди даже из других микрорайонов, включая тех, кому они не нужны. Все разобрали, нам хватило прикрыть всего несколько окон, — рассказывает Елена Васильевна из 7-го дома. Она подходит к нам, увидев камеру. Аккуратно подбирает украинские слова. Хочет рассказать о своей проблеме и попросить о помощи: — У нас нет ни газа, ни отопления. В доме очень холодно — вокруг пустые квартиры с выбитыми окнами. Мы обогреваемся и готовим на электроприборах. Я трачу в день около 40 кВт*ч, 1200 в месяц, по 1,2 грн. Это вся моя пенсия. Мы просили городскую администрацию о каких-то льготах — заместитель главы администрации сказала, что нам отказано. — Ремонтировать никто ничего не собирается, говорят: «Здесь никто не живет». А никто не живет, потому что тут невозможно жить. Все, кто мог уехать, — уехали. А у меня муж-пенсионер и сын-инвалид, куда мы уедем? Рядом с нами собрались человек 20, пенсионеры, похоже, значительная часть оставшихся жителей Солнечного. Пастор Геннадий Просянко раздает здесь гуманитарную помощь. Меня тянет за рукав хрупкая девушка лет 16. Рядом с ней стоит высокий парень, сзади — совсем маленькая девочка. До сих пор они угрюмо жались в стороне и, было видно, очень стеснялись. — Мы пришли за гуманитаркой, а нам сказали: «Вы молодые, можете сами заработать». Скажите, что нам делать? Я не знаю, что им делать. К пастору не пробиться через плотное кольцо стариков. Спрашиваю, родственники ли они. Нет. Наверное, все несовершеннолетние? Но та, которой я дала 16, отвечает, что ей 23. Позже Геннадий Просянко выдает ей и второй девочке по гигиеническому пакету и поясняет, что помощь нельзя получить без предварительной записи. Школа №1 Дом №6 От дома №6 по улице Заводской в Марьинке остались только обгоревшие стены. В первый раз в него попали еще в июле прошлого года. Потом били постоянно. Невезучий дом. — За нами Красногоровка — украинские позиции, перед нами — Трудовские, Кременная, Александровка — позиции ДНР. Они перестреливались, а мы только считали снаряды, — спокойно рассказывает пожилой Николай Иванович. К его соседу по дому Илье, мужчине ненамного моложе, в квартиру прилетела ракета «Града». Пробила стену. Не разорвалась. — Упала прямо на диван, — рассказывает Илья. — Я тогда выбежал. Потом мы ее вынесли. — Что, сами, без саперов? Ракета же могла взорваться! — Уже не могла! Вся помятая была… Да, положили ее тут… Кто-то, наверное, забрал на металлолом… Дырку в стене я сам закрыл… — Ты им расскажи, кто в четвертый дом ударил! — Обернувшись, нервно выкрикивает проходящая рядом женщина. — «Кто-кто»! ДНР! — Огрызаются мужчины. — Какая ДНР?! Какая ДНР?! — Женщина быстро уходит. В квартиру Ильи ракета ударила со стороны Красногоровки. Дом №6 «Вывезите библиотеку. Пожалуйста» В Красногоровку и Марьинку нас привозит другой пастор, Сергей Косяк. — Наша машина была последней, которая вывезла людей из Дебальцева, и первой, которую туда не пустили после окружения, — рассказывает попутно он. На машине — несколько следов от пуль. Сергей Косяк показывает след от пули Протестантские церкви были, пожалуй, первыми в Украине, кто оказывал организованную помощь страдающему от войны мирному населению Донбасса. Многие их члены в оккупированных городах подвергались преследованиям и истязаниям; есть погибшие. Дончанину Сергею Косяку заказан въезд в Донецк. Центр его деятельности теперь в Марьинке. О скандалах, мародерствах и дебошах 28-й бригады в Марьинке говорят — сквозь зубы — даже военные. После бесконечных жалоб со стороны местных жителей здесь прошла ротация. Замполит недавно прибывшей 14-й с позывным «Ураган» говорит, что как раз перед нами на одну из баз заходила группа марьинцев с вопросом, как и куда направить благодарность за восстановившийся покой и порядок. В эти несколько дней, по словам бойцов, не стреляют даже снайперы. Линия разграничения проходит до жути близко к жилым домам. — Местные женщины несколько раз приходили к нам скандалить: «Прекратите стрелять!». Я им говорю: «Это вы вашим туда позвоните и скажите, пусть прекратят», — рассказывает «Ураган». — После этого несколько дней — тишина. А потом снова начинается… Половина здешних мужчин — в «ополчении». Марьинка В бомбоубежище Сергей Косяк пытается мирить местных гражданских с военными. Несколько человек в Марьинке два раза в неделю жарят пирожки, которые пастор и члены его общины развозят солдатам. Штук по 200 за раз. Нас угощали. Вкусные. — Вы волонтеры? Вывезите библиотеку. Пожалуйста. Хорошая библиотека. Если никто не заберет, зимой пойдет на растопку. Жалко. Вывезите ее куда-нибудь. Солдат идет показывать нам библиотеку в здании импровизированной базы. Пол устлан книгами и вырванными страницами, консервными банками и пластиковыми бутылками — все вперемешку. Говорят, тоже «наследство» от базировавшихся тут же предшественников. — Вы Толстого любите? Вот «Война и мир»… А Мопассана? Вот человек хорошо писал, это Вальтер Скотт. Если не вывезете, возьмите хоть себе. Позже Лиля, журналист из Тернополя, расскажет, что не смогла не взять из его рук восемь попорченных мышами томов Вальтера Скотта. Библиотека И пес Фунтик, который любит, когда его расчесывают Город, которого «нет на карте» В Дзержинске тоже есть протестантская церковь, обгоревшие здания, тысячи формальных и настоящих беженцев и примыкающая к городу линия соприкосновения. Еще тут есть новый праздник — День освобождения. А также полутысячная ромская община. Все это имеет для нас значение. Особенно община. Потому что ею занимается член церкви и лидер местного гражданского сектора Ольга Руденко. Когда Ольга Петровна рассказывает о подопечных ромах, о не-ромах она говорит «русские». Это давняя донбасская разговорная норма. «Русские» — это славяне. «Не русские» — например, кавказцы. Все остальные вообще не в счет. Но приехавшие в Дзержинск журналисты и волонтеры из Тернополя об этом не знают. Поэтому каждый раз, когда Ольга Петровна произносит «русский», кто-то из них заметно съеживается, до тех пор, пока один, переступая с ноги на ногу, не решается робко спросить, кто она по национальности. — Ну… — Создается впечатление, что саму Ольгу Петровну этот вопрос до сих пор не сильно заботил. — Я говорю так: у меня мама русская, папа — белорус, а я украинка. На цепочке на шее у Ольги Петровны — звезда Давида. Я жду своей очереди так же, переступая с ноги на ногу, спросить, почему… — Потому что мы все, и евреи, и христиане, верим в Бога. Мы любим евреев. А я еще просто люблю царя Давида. Эта личность много значит персонально для меня. Организация Ольги Руденко занимает одну комнату в здании церкви, которой управляет молодая красивая пастор Инна. Одну стену «подпирают» больше десятка ярких картонных ящиков с надписями «Дети Ровенщины — для детей востока». — А это не для вас, — Ольга Петровна потрясает в воздухе охапкой украинских флажков, имея в виду, что они тут на самом деле как раз не для демонстрации перед западноукраинской делегацией. — Для вас это ничего не значит, — разворачивает она один флажок, — а для нас это подвиг. Когда я повесила один такой на балкон, сын спросил: «А ты запасные стекла уже приготовила?». Нас шестерых привозят в Дзержинск Александр Захарченко и его товарищ Сергей. Последний опаздывает больше, чем на час. Только выехал из шахты после ночной смены. «Он хороший парень, хоть и «правосек», — оправдывает соратника «свободовец» Захарченко, работник местного водоканала. На первом блок-посту между Константиновкой и Дзержинском он оставляет загодя приготовленную деревянную табличку, раскрашенную голубым и желтым, с надписью «Дзержинск — это Украина». Сначала мы едем к «нашей девочке, которая печет хлеб» — из многоэтажки в багажник Александровой старенькой машины складывают теплые буханки и несколько посудин со свежеприготовленной едой. «Доукомплектовываем» дома у Захарченко. По словам Александра, около 50 волонтеров в городе готовят солдатам еду, покупают и подвозят чай, кофе, сигареты, теплые вещи и экипировку. В Дзержинске есть волонтеры. В логове «Медведя» Нет самого Дзержинска — на карте Украины. Во всяком случае, так считает Ольга Руденко. По ее словам, за всю войну тут только однажды раздавали гуманитарную помощь — приблизительно год назад, от фонда Ахметова. — Волонтеры из Киева мне сказали: «Есть города-бренды». Мол, Дзержинск к ним не относится. Вот Славянск или Мариуполь — да… Поэтому почти все, что делают волонтеры местные, они делают за личный счет. Ирина Захарченко сама у себя дома стирает бойцам форму. Накануне нашего приезда, в свой День рождения, она вместе с Александром много часов чистила им картошку. На дорогах, блок-постах и у окопов люди в форме встречают супругов Захарченко, как родителей. Нас тоже — встречают… Ближе к передовой все новоприбывшие получают на «Киевстар» SMS: «У солдата ДНР соцгарантии, а ты даже не будеш ветераном АТО» (орфография оригинала). Уже отъехав, решаем ответить. Я звоню, но на том конце включается автоответчик. Пишем SMS. — «Слава Украине!», — проговариваю я. — «Мы вас любим», — добавляет волонтер Кристина из Тернополя. — На зло нужно отвечать добром. Так и отправляем. Юлия Абибок, Киев-Марьинка-Дзержинск-Львов, «ОстроВ» Автор благодарит Донецкий пресс-клуб за организацию и финансирование поездки в Донецкую область, а также Институт массовой информации за интенсивный четырехдневный тренинг по безопасности и оказанию первой медицинской помощи в зоне вооруженного противостояния Присоединяйтесь к "ОстроВу" в Facebook, ВКонтакте, Twitter, чтобы быть в курсе последних новостей.
